Кейси Майклз - Опасные связи [Роковое наследство]

Она сделала нерешительный шажок в его сторону. Ее голосок дрожал, но она и не пыталась говорить спокойно:

— Я заболею и умру, если ты опять бросишь меня, дорогой. Правда, я так и сделаю. Она дрожала, ожидая его ответа, а он ловко поднялся с кушетки, чтобы проводить ее к двери. На пороге он остановился и с улыбкой сказал:

— Бедная малютка Мелани. Такая трогательно беспомощная, такая ранимая — и бесконечно преданная. Я отлично помню ее, только мне кажется, что я смутно вспоминаю и другую Мелани — хладнокровную, алчную бабу, которая могла бы заставить устыдиться любую проститутку. И эти смутные воспоминания продолжают смущать и настораживать меня. Но я должен отнести их на счет моей болезни и забыть про это. А чтобы не оставить без ответа твой вопрос, так как с меня уже довольно твоих уговоров — то да, дорогая, я на некоторое время остаюсь в Тремэйн-Корте. Пришло время поискать ответы на весьма важные личные вопросы и я пришел к заключению, что ответы скрываются где-то в этом доме.

— Да! И я могу дать тебе все ответы, Люсьен. — Она порывисто обернулась к нему, не сводя с него глаз, схватила его руку, поцеловала в ладонь, а потом прижала эту ладонь к своей практически голой груди. — И отныне помни только одно. Мое сердце разрывается от любви к тебе. Почувствуй это, вот здесь оно бьется для тебя, оно живет для тебя. Мы оказались жертвами, ты, и я, и дорогая Памела — все мы жертвы больного, больного человека. И ты услышишь всю правду, раз ты вернулся туда, где ты жил, раз ты вернулся в Тремэйн-Корт, домой, к твоей дорогой Мелани.

Люсьен высвободил руку, хотя Мелани была уверена, что сделал он это неохотно. Ее соски, твердые, как галька, приподнялись под легкой тканью платья, умоляя о ласке.

Она подавила злорадный смех, заметив что он следит за тем, как трепещет ее грудь.

— Вся правда принадлежит тебе, дорогая? Значит, мое путешествие не окажется бесполезным. — Слова едва достигали ее сознания сквозь чувственный туман. Его взгляд вернулся на ее лицо, а потом его глаза прикрылись, так что она не смогла увидеть их выражения. Она была заворожена бессмысленными, пустыми словами. — Какая чудесная награда. Но уверен, что мне необходимо начать доискиваться правды о тебе у Эдмунда, коль скоро, как я могу заключить, он и есть тот кровавый людоед, о коем ты упоминала. Пожалуйста, позаботься проследить за тем, чтобы прохладительные напитки доставили для меня туда, где сейчас находится этот больной человек.

— Эдмунд устроил себе резиденцию в южном крыле, дорогой, — торопливо затараторила Мелани, хватая его под руку и семеня рядом с ним по коридору, стараясь лишний раз прижаться к нему своим сгоравшим от похоти телом и распаляясь от этого все сильнее. Она так хотела отдаться ему, что едва стояла на ногах. — Эта ужасно тупая, занудная Кэт Харвей стережет его день и ночь, — продолжала она, но возбужденное дыхание не давало ей говорить. Она изо всех сил старалась говорить подольше, чтобы не отпускать его от себя. — У Эдмунда совсем помутился рассудок, он решил, что мое присутствие усиливает его болезнь. Но это даже и лучше, потому что мне противен вид его больного тела. По правде говоря, дорогой, у меня вовсе не было мужа с той ночи, когда Эдмунд силой взял меня, пользуясь тем, что ты далеко и не можешь мне помочь. И последний год я прожила целомудренно, как младенец, вознося молитвы в своей одинокой кроватке, чтобы милосердный Господь поскорее вернул мне тебя.

Она остановилась, повернулась к нему лицом и снова прижалась щекой к его широкой груди.

— Ах, дорогой, обними меня, люби меня, ущипни меня, чтобы я поверила, что ты живой, настоящий и что я настоящая. Я так счастлива, так невозможно счастлива!

— Хорошо, дорогая, если так надо. — Мелани почувствовала руку Люсьена, методически гладившую ее благоухающие локоны, и наконец-то его тело прильнуло к ней, отвечая на ее лихорадочные объятия. Из груди ее вырвался невольный всхлип. Наконец-то ее страхи рассеялись, и ее охватил блаженный экстаз.

Но и теперь он не поцеловал ее, а мягко высвободился из ее рук и направился в южное крыло дома. Его высокое, сильное тело казалось ей воплощенным совершенством, и оптимизм Мелани не поколебался.

Она следила, как он постучал к Эдмунду и мгновением позже вошел в комнату, плотно притворив за собою дверь.

— Мойна! — радостно завопила она, подхватив юбки и опрометью бросившись вверх по лестнице на второй этаж. — Мойна! Милая моя! Все так, как ты сказала! Мой дорогой Люсьен вернулся ко мне!!!

Южное крыло было самой поздней пристройкой в Тремэйн-Корте. Сооруженное не более семидесяти лет назад, оно отличалось от основной части дома большими окнами, но в комнате, куда вошел Люсьен, царил полумрак: на окнах висели толстые бархатные портьеры, и он вынужден был подождать несколько минут, пока глаза привыкнут к темноте.

Он пересек две скудно обставленные комнаты с высокими потолками и застланным ворсистыми абиссинскими коврами полом, когда услышал звук голосов: он шел из гостиной, по всей видимости использовавшейся теперь с иной целью.

Неслышно приблизившись и не задумываясь над тем, что его поступок вряд ли можно назвать приличным, Люсьен замер у приоткрытой двери и прислушался.

— Эдмунд, пожалуйста, успокойтесь, — говорила Кэтрин таким тоном, словно обращалась к непослушному, но тем не менее горячо любимому ребенку. — Люсьен и часу не пробыл дома. Я знаю, вы счастливы, что он вернулся. Как и мы все. И он скоро придет к вам, я в этом уверена. Я не стала бы вам вообще об этом говорить, если бы знала, что вы так разволнуетесь. Ну а теперь, пожалуйста, позвольте мне обтереть вам лицо и руки влажной губкой, а потом я причешу вас. Вы ведь не хотите, чтобы Люсьен увидал вас таким растрепанным. Он скоро придет, вы поговорите, и все снова станет чудесно. Я обещаю.

В ответ на ее слова раздался горестный стон, перешедший в рыдание.

Не решаясь двинуться с места и выйти из скрывавшей его темноты, Люсьен закрыл глаза и опустил голову на грудь. Он должен был помнить — те, кто подслушивают, часто слышат намного больше, чем хотели бы услышать. Он почувствовал себя физически больным и абсолютно беззащитным. Кэт предупреждала в письмах, что Эдмунда хватил неожиданно сильный удар, что он чахнет на глазах, но Люсьен предпочел убедиться в этом сам. Черт побери! Болезнь Эдмунда должна быть для него поводом к радости, а не состраданию. И вовсе не сострадание привело его в Тремэйн-Корт.

Он явился сюда из-за покушения на его жизнь.

Только из-за этого, что бы он там ни говорил Гарту, чтобы этот добродетельный упрямец не вздумал увязаться за ним.